Родственники Марии Павловны Набойченко лишь недавно - в середине девяностых - узнали тайну ее жизни: оказывается, девчонкой попала она в немецкий плен, пережив все муки ада и отчаяния. Никогда и никому не рассказывала о том кошмаре, как вдруг, невесть каким образом Германия обнаружила списки узников и задумала принести им свое материальное извинение. Мария давно уж поменяла и фамилию, и место жительства, но компенсационная выплата от Российского фонда взаимопонимания и примирения нашла ее в небольшом ставропольском городке Ипатово. Сначала прислали 60 рублей, потом три тысячи, потом еще…

Каждый раз, получая дойчмарки, пожилая женщина не могла сдержать слез. У твердой и всю жизнь боевой бабы Маруси к старости глаза стали, что называется, на мокром месте. То, что давно похоронила, вдруг всплыло из самых глубин памяти отчетливо и сурово и не уходит больше, не отпускает изможденное сердце, который раз испытывая его на прочность.
Первый раз Маню обидели в шестилетнем возрасте. Жила она с родителями в поселке Красный Сулин Ростовской области. Однажды отец заработал на уборке солидную премию и купил детям первые и, как оказалось, последние пальто. Не фуфайки и не зипуны, а самые настоящие пальто! Казалось, счастью не будет конца. Весь вечер детвора примеряла обновки, не могла надышаться запахом нового сукна, плясала и скакала, мечтая о том, чтоб поскорее наступили холода. А на другой день кто-то влез в их землянку и украл все покупки. Горько плакала Маруся, еще не ведая, что в жизни ждут ее испытания более страшные, чем утрата пальто.

Отец ушел на фронт, даже не успев проститься с семьей. Жили они в десятке километров от хутора. Перед обедом прискакал прямо в поле нарочный, вручил повестку: через час явиться в военкомат. Опоздать было невозможно. Вечером семья вернулась домой, а бати нет. Мать волосы на себе рвала, голосила, в военкомат бегала, да поздно. Приснился сон ей: будто испекла она хлеба душистого и на вытянутых руках понесла накормить им любимого мужа. Идет, а его все нет и нет. Этот сон преследовал ее всю жизнь. От Павла же не пришло ни одной весточки. Остались четверо детей на материнской шее. Старший Максим на радиоузле работал, а Марусю в силу возраста не брали никуда. Но потом приспособилась она ухаживать за ранеными - в селе стоял госпиталь. Правда, для этого пришлось проявить характер: когда отказ получила, расплакалась так, что весь медперсонал сбежался успокаивать. Приняли санитаркой. Каждый день приходилось добираться из дому на работу за 12 километров. А однажды утром госпиталь эвакуировали, потому что совсем близко уже были фашисты.

Вскоре они забрали всех, кто остался без работы. До сих пор стоит в голове у Марии Павловны лязг железа, скрип дверей и рельсовый перезвон. Вспоминает она, как посадили их в скотский вагон – без окон, без дверей, как везли невесть сколько и непонятно куда. Оказалось, в Польшу. В концлагере кормили червивой брюквой. За всякую провинность, а чаще без причины можно было получить удар палкой. Сначала девчата работали на льняной фабрике, потом перевели их в другой лагерь – в город Бельск, на карбидный завод.
- Делали мы бетонные плиты, - вспоминает Мария Павловна, - это настоящая каторга. Тяжести они невероятной, а надо было не только их отливать, но еще и переносить в указанное место. Так и работали, согнувшись в три погибели. Стоило распрямить спину – сразу получаешь удар плетью от охранника.
Познакомилась она с одной полячкой, приспособилась помогать ей по дому – то в огороде, то во время стирки или уборки. Хозяйка сначала работу спросит, а потом тарелку жиденького супа нальет. Так и выжила Маруся, а иначе на брюкве ноги протянула бы. С теми, кто отощал и не мог хорошо работать, немцы особо не церемонились. Случались на заводе банные дни. Бывало, отберут группу самых обессилевших женщин, уведут вроде как мыться - и все, никто их уже потом не видел. Котлы-то - рядом с душевой… А еще ужаса натерпелись, когда упала одна из работниц в чан с карбидом. В считанные минуты живой человек превратился в скелет. А полицаи лишь мерзко улыбались, довольные произведенным на пленниц эффектом. Так никто и не понял, случайно женщина в чан угодила или охранник помог.

А девчата-украинки задумали совершить побег. Они в концлагерь еще раньше, чем ростовчане, попали. Рассказала Мария Павловна, как они все вместе, хотя и недоедали, но все же экономили, сушили для них в дорогу хлеб. И однажды группе из пяти человек удалось бежать. Знакомые поляки указали им дорогу, а потом заявили о побеге немцам. Вскоре беглянок поймали и расстреляли, те даже хлеб не успели съесть…

Вообще-то местные жители русских боялись чуть ли не больше, чем немцев. Наслышаны были и о партизанском движении, и том, что были случаи, когда на охранников выливали кипяток, или откуда-нибудь сверху им на голову падало что-то тяжелое.

Разыскал Марусю в лагере ее старший брат Максим – его, оказывается, тоже в Польшу угнали. Работал он в другом городе, и, рискуя жизнью, всю ночь пробирался, чтоб повидать сестренку. Свидание их длилось несколько минут, но это была надежда на то, что вся семья когда-нибудь вновь соберется вместе.
Как-то утром пленницы проснулись, а конвойных нет. Ничего не понимая, вышли на улицу. А там – наши солдаты!
Через несколько дней Мария стояла на пороге своего дома. Наверное, в ее внешности что-то было не так, потому что мать, увидев ее, всплеснула руками и горько заплакала. Впервые за два года Мария взглянула на себя в зеркало. При росте в метра полтора она весила не более двух пудов.
Дома, хоть голодно было, а все же с лагерной пищей не сравнить. Через год поправилась Маруся и перестала прятаться от заезжих фотографов. Замуж вышла, троих ребятишек родила. Родители мужа ее любили и жалели за все пережитое в юности. А супруг вроде и неплохой достался, да вот беда - жалко ему было всех баб в округе. Они по причине дефицита мужского пола просто, как мухи на мед, липли: даже одна школьница была, что по тем временам было делом непривычным. Свекровь прознала об этих его делах, невестку пожалела, слезы ей утерла, а потом пошла и побила окна этой сыновой зазнобе. Ее родители от стыда не знали куда деваться, и впредь обещали свою скороспелую девицу в ежовых рукавицах держать. Вот так заступилась свекровь за свою невестушку.

Позднее Мария с мужем в шахте работали: он отбойщиком, она толкала вагонетки с рудой. Это сейчас женщин на шахту не берут - жалеют, а в те времена ведь мужиков не хватало. Прежде чем добраться до забоя, надо было по лестнице в тысячу ступенек спуститься, а после смены по ним же и подняться.
В семидесятых годах перебралась семья Набойченко в Ипатовский район. Вскоре муж умер, и осталась баба Маруся доживать вдовий век с детьми. Дочка ее, Галина Гринько, 30 лет штукатуром-маляром трудилась, заработала двухкомнатную квартиру в центре Ипатово. Пятеро внуков у Марии Павловны имеются, четверо правнуков, есть даже прапра-внучка Вика.
Всю свою компенсацию из Германии баба Маша на обустройство квартиры потратила. Живут они с дочкой ладно и мирно. Если бы не болячки, житье их можно было бы назвать вполне счастливым. Но у Галины стало побаливать сердце, однажды на стройке вообще сознание потеряла, потом три месяца на больничном была.

Пенсию свою в две с небольшим тысячи рублей считает бабушка Маруся нормальной. И ничего, что колбаса на столе появляется только по праздникам, что не нажила она за свой век злата-серебра, что за коммунальные услуги надо отдать полпенсии, и еще много-много чего им не по карману… Она считает, что жизнь нашу хоть и с натяжкой, но все же можно назвать неплохой. Телевизор смотрит и удивляется иному плакальщику: чем человек богаче, тем больше жалуется. Наверное, денег всегда мало, сколько бы их ни было. А она вспоминает свое украденное пальто, сухарики, что тайком сушили в лагере для украинских беглянок, несмываемую гарь, которая щедро раскрашивала ее лицо, когда работала в шахте, и тихонько плачет. Переключить бы телевизор, да на других каналах программы не лучше: кровь, огонь, насилие. Недоумевает старушка: кому такие фильмы могут нравиться? Наверное, только тем, кто не видел настоящего горя.

Источник: "Ставропольская правда", 21 января 2005.